Пожалейте Царевну-лягушку
***
С украинским языком происходят удивительные вещи. За последние 25 лет он изменился больше, чем за предыдущие полвека. Хорошо ли это?
Помню, как непривычно звучало словцо «виші», враз заполонившее медийное пространство и заменившее собой благородные институты и университеты.
Про феномен бурно растущего высшего образования (при катастрофическом падении производства!) публицист Михаил Маркович писал: «В свое время, на заре суверенности, когда в каждом Крыжополе университетов стало больше, чем было во всем Союзе, я ввел классификацию, как ныне принято свидомо-правильно говорить, вышей. Что такое академия? – Это когда в туалете в ее здании до 5 очков. Университет – 5 и больше. А что же тогда просто институт? Это когда удобства во дворе».
Словом, «выши-мыши-ниже-крыши», – просторечья всегда стремились затесаться в нормативную лексику, но все же как-то режет слух, согласитесь…
Ветер подул с запада. Первыми стали упражняться в коверканье «солов’їної мови», сформированной самим Тарасом Шевченко, наши говорящие головы – депутаны и депутанки, стремящиеся подтвердить патриотическую лояльность активным введением в языковую практику западенских диалектов и говоров. Особую популярность получило у них наречие потомков Данилы Галицкого, которые, впитав в себя за три столетия бытия под протекторатом Австро-Венгрии и Польши чуждую им речь других народов и освоив униатство вместо православия, стали исповедать идеологию, в корне отличную от ненавистных московитов.
Разумеется, галичане считают свой диалект, а точнее – говор, единственным настоящим украинским языком. Вопрос только: понял бы праотец литературного украинского Шевченко следующие перлы: продавчиня (правильно: продавщиця); полтавці і містяне (полтавчани, городяни); коркотяг, которым стал штопор; цвяхосмик – гвоздодер; розчипирка – зонт; и даже активно внедряющийся в устную речь элегантный цицькотримач, вместо пошлого лифчика или шляхетного бюстгальтера?
Еще в 19 веке проводился научный эксперимент с лягушкой, которую можно сварить, лишь поместив в нормальную воду и постепенно подогревая. Привыкая к подъему температуры, она теряет способность сопротивляться, незаметно переходя в летальное состояние. То же происходит и с большинством людей, неспособных реагировать даже на значительные изменения, если они происходят постепенно, и это используется опытными манипуляторами.
Для того, чтобы любыми путями отдалиться от России, они бьют по главному этническому идентификатору – национальной речи, стремясь дистанцироваться от языка Пушкина и Толстого. Особенно заметна применяемая сегодня разрушительная диверсификация ударений.
Этим часто грешит одна «московская зозуля», называющая любимый народ словом «нАрід» (ударная выделена прописной буквой), и частенько применяющая глаголы типа: скАжу, покАжу. Её речь кишит лже-ударными, как пляски с бубном вокруг тарифов на коммуналку сотоварищей по партии.
Файной панянке вторят толстый взяточник из «скотиняк» и экс-«самопомощная» пташка, умудрившаяся за короткий срок сварганить десяток е-декларированных квартир. Надо ли говорить, как охотно берут с них пример другие законодатели, связанные с современным украинским языком не столько кровной этнической любовью, сколько легкой эротической дружбой?!
Между тем, ударение существенно меняет языковой строй и ритмику речи, трансформируя нежный и певучий язык в лающий и режущий ухо новояз. Здесь же и чрезмерное применение (зворотної частки) «ся», служащей в устах политиков и попугайничающих журналистов предметом явного самолюбования.
– «Я дуже ним тішуСЯ…», – говорит про свой единственный успех (безвиз) наш незадачливый гарант, хотя миллионы украинцев куда больше бы утешило избавление от безштана и безмозгу.
Дама с вечной косой: «я хочу запитатися…» (то есть спросить саму себя). Другая политикесса, вдруг ударившаяся в лекции: «після цього я питаюСЯ в студентів…». На ТВ:
«зараз ми йдемо на перерву, а ви, будь ласка, не перемикайтеСЯ…». То есть, сами себя не переключайте. Не чудо ли это – живой национальный язык постепенно приватизируется, как стыренный завод, магазин или целая металлургическая отрасль! Ведь если в мире диалекты и говоры лишь дополняют нормированную литературную речь, то, в нашем случае, они ее просто вытесняют.
По сути, мы имеем дело с экспансией. Медленной, ползучей, но от того еще более опасной. Пойди так дальше, язык Кобзаря сойдет на нет, уступая место говорам заробитчан, занятых уборкой европейских туалетов.
Почти не слышен голос украинских ученых и мастеров слова, квалифицирующих речевые упражнения многих депутатов как посягательство на государственный язык, в любви к которому они клянутся не один десяток лет. Неужели в наши просвещенные времена надо кому-то доказывать, что нормативная речь должна определяться словарями, учебными пособиями, родной литературой, а не дикими изысками малообразованных неучей?!
Поверьте, я вовсе не против неологизмов. Время приносит новые понятия. Речь, как живой организм, может и должна меняться. Но нельзя это делать искусственно, искажая родной язык лишь затем, чтобы надежнее дистанцироваться от другого. Прямо говоря – стоит ли так грубо отторгаться от русского, рискуя обесценить родное собственное слово?!
Такие эксперименты недопустимы. Иначе полноводную реку украинской литературной речи заполонят галицкие навороты, приведенные в очерке из Сети:
«…Не будем столь строги к жителям Западной Украины, ведь весь их словарный запас — это исторические последствия завоевания западно-украинских земель Польшей, Австро-Венгерской империей и даже монголо-татарской ордой. А то, что галичане до сих пор сохранили в повседневной речи местный колорит, только добавляет им чести или гонору, как они сами любят выражаться.
…Так получилось, что на Галичине не любовницы, а любаски. И они не целуют в губы, а цьомают в бузю. Обозленные соперницы называют этих дам шлендрами или публИками, одним словом — падшими женщинами. В ответ униженные жены слышат от разлучниц: “А шляк бы трафыв эту мантелепу”. Или ромунду, оферму, лейбу. Короче, скорее бы болячка сгубила эту несуразную личность.
Газдыни (хозяйки) завешивают окна ладными фиранками (красивыми занавесками), жарят на пательне пляцки з бульби (деруны на сковороде), пуцюют выходок (чистят туалет) и укрывают своих благоверных теплыми коцыками (одеялами).
Бедная выданиця (потенциальная невеста), лыкая слезы, рассказывает колижанке (подруге) за филижанкой гербаты (чашкой чая) в маленькой кнайпе (кафе), что она в тяже (беременна) и страшно боится остаться завыдкой (матерью-одиночкой). Такой вот тяжелый трафунок (случай) бывает у завидных кобит (девушек). Так и за дзигарем (сигаретой) рука потянется…»
Не знаю, как вам, а мне не по душе бездумные перекручивания типа: залупівка – бабочка; пикогляд – зеркало; штрикалка – шприц; бачик (телевізор); гумовий нацюцюрник (презерватив); олімпіяда (олімпіада); автівка (автомобіль); мапа (карта); слухавка (телефон), пилосмок (пылесос), гвинтокрил (вертолет), летовище (аэродром), вхурделило, захурделило (замело, снегопад). и прочие, которым нет конца.
Или термины: мессидж, электорат, супермаркет, бутик, окей, – перенесенные из-за бугра резвыми спекулянтами периода накопления первичного капитала. Их украинские аналоги передают смысл более точно и понятны всем.
Хочу, чтобы мое слово стало живительным кипятком, спасительным для очнувшейся и выпрыгнувшей из казанка лягушки. Преображающейся в народных сказках в царевну-красавицу. Так вот, царевна-красавица, прекрасный украинский язык уже есть. Не надо делать из него лягушку.
Виталий Бронштейн
Редакция может не разделять мнение автора материалов. Публикации подаются в авторской редакции.