Есть темы, о которых публично говорить не принято. Смерть, особенно смерть детская – не тема для обсуждения. Это территория страданий и скорби, куда журналисту с его неудобными вопросами часто закрыт путь. Беду родители переживают тихо, покрывая голову траурными платками, стоя у икон, стараясь забыть. “Мальчик без признаков жизни”, – такой репликой ошарашили 27-летнюю Ирину Протаско 7 лет назад в роддоме. Она поехала в командировку, на выходе из поезда отошли воды… Сын появился на седьмом месяце, неживым.
Боялась посмотреть на ребенка
“Я шла по коридору, рожать своего долгожданного малыша. Мне сказали “родишь сама, кесарить не будем”. Но КТГ перед родами показало, что сердцебиения плода нет. Я все знала”, – рассказывает Ирина.
Ни на кого у нее нет обиды, говорит, врачи всегда спасают мать. Да и что они могли сделать. “Когда он появился, у меня было ощущение, что сына считают каким-то куском мяса. Его держали руки в синих перчатках за грудную клетку. Голова свесилась назад. Я попросила показать сына поближе, но акушерка отрезала “тебе это не надо, мы сейчас все зашьем быстро, а будешь рассматривать, снится потом станет”. И его унесли. Я потом поняла, что его забрали в морг на вскрытие. Когда меня вывозили на каталке из родзала, мимо меня пронеслась санитарка с голубым пакетом в руках. В такой пакет и в пеленку его завернули еще при мне. Знаете, не хватило сил требовать, чтобы показали ребенка. Я очень боялась на него смотреть”, – делится женщина с сухими глазами.
Видно, что боль все еще жива внутри Ирины, но она запретила себе об этом вспоминать и думать. После родов Иру уговорили не забирать и не хоронить малыша. Мол, сложная процедура, да и везти тело в другой город, почти за 300 км. Долго, дорого, неудобно.
“Сказали, его похоронят тут, – вспоминает она. – Мне весь медперсонал советовал ехать домой одной”.
После родов Ирина лежала в общей палате – у трех соседок были обычные заботы, кормление, купание, пеленание, сон в кювезиках. А унее – изучение трещин на зеленой краске, которой были покрашены стены.
“Пока ко мне мчался муж, я просто старалась пережить время. Не съехать с катушек. Медсестры молча делали мне уколы каких-то антибиотиков, ставили капельницы. Я четко помню, что вообще не чувствовала боли от игл – видимо такой стресс. Вечером после родов вошла санитарка, убирала палату. Спаковала мешки, вымыла руки в умывальнике и просто подошла ко мне. Сказала “держись, девонька”, погладила по спине и ушла. У меня было ощущение, что в мое горе вторгся без спроса какой-то бульдозер, я рыдала до приезда мужа… Вот кто ее просил?” – вспоминает она.
Кефир, творог, младенец
Вопрос этики медперсонала, к сожалению, в Украине находится просто на пещерном уровне. В критических ситуациях никто не застрахован от неосторожных реплик, действий санитарок и нянечек, которые в отделениях больниц часто выступают местными всезнайками, не имея на то никаких полномочий. Да и врачи часто забывают о чувствах пациенток, едва переживших трагедию.
Но история Ирины – характерная иллюстрация к тому, как в Украине обращаются с мертворожденными младенцами. В западных клиниках вопрос детской смерти возведен в ранг продуктивного сочувствия, когда у родителей есть возможность попрощаться с погибшим малышом в специально отведенном для этого помещении, сделать фотографии, подержать крошку на руках и осознать, что этот ребенок был в их жизни. В Украине медицинский термин “плод” становится характеристикой отношения к погибшему ребенку.
“Знаете, где держали моего ребенка, до того, как он попал в морг? В холодильнике! В самом обычном, в кабинете у заведующей родзалом”, – рассказывает Юлия Подгорная, которая потеряла новорожденную дочь. Девочка родилась на 6 месяце и умерла почти сразу, успев сделать лишь несколько вдохов.
“Моя девочка лежала у них на полке, как пачка творога или бутылка кефира. Я узнала случайно – услышала беседу по телефону сквозь приоткрытую дверь. Заведующая звонила в морг, сообщала вес и возраст плода. Так и сказала: “где-где, в холодильнике моем”. От такого отношения – и все остальное.
Исчезли 400 плацент и 26 детей
По словам члена комитета ВРУ по вопросам обеспечения правоохранительной деятельности Виталия Куприя, по дороге от роддома до кладбища, где должны хоронить тела мертворожденных малышей, происходят шокирующие преступления.
“Когда я стал депутатом, ко мне обратилась женщина Татьяна Дамченко, жительница города Каменское. Она утверждала, что в роддоме у нее выкрали внука. Под видом мертворожденного младенца его показали матери, а потом ребенок исчез. Сразу после вскрытия ей сообщили, что ребенок уже похоронен, что, собственно, и вызвало подозрение. Они пытались открыть уголовное дело, и адвокат предоставила мне документы, согласно которым, на тот период в отделении было 62 случая перинатальной смерти, из них в 26 случаях родители детей самостоятельно не хоронили. Это в основном были неблагополучные семьи, которых врачи сами уговаривали не хоронить детей”, – рассказывает Куприй.
В процессе расследования, по словам нардепа, выяснилось, что эти дети не были захоронены должным образом. “Их бросали в пакеты для мусора вместе с медицинскими отходами. Хотя хоронить их должны были иначе, и обращение с ними должно было быть как с обычными людьми”, – говорит он.
Когда следователи потребовали эксгумации, детей в траншеях с медотходами не оказалось. Пришлось раскопать несколько пустых участков захоронений для того, чтобы обнаружить жуткую находку.
“В пакетах для мусора при эксгумации были обнаружены тела детей. Один из пакетов был точно идентифицирован, но вместо пяти детских тел, мы нашли только одно. Его идентифицировали по бирке на руке. Кроме того, из этого захоронения исчезли не только тела младенцев, но и 400 женских плацент. Подобный случай происходил в Харькове, там было найдено тело младенца, фрагментированое и без суставов”, – рассказывает депутат.
Молодость богача
По словам Куприя, есть только одна версия мотива этих преступлений – плаценты и тела малышей могли использовать в косметологии, ведь в мире действует целая сеть торговли стволовыми клетками и компонентами плаценты для косметических целей. Их используют в элитных клиниках для омоложения богатых людей. Причем курьеры везут этот биоматериал за границу.
В истории родильного отделения Девятой больницы города Каменское есть факт, который доказывает, что это не просто разговоры. Замглавврача получила пять лет тюрьмы – правда, с отсрочкой приговора (раньше это называлось “пять лет условно”). Хотя ее освободили прямо в зале суда, вина ее все же была доказана. Удивительно правда то, что больше никто из сотрудников наказания не понес. В то же время некоторые врачи, которые в то время курировали административные вопросы, в том числе и вопрос передачи тел для захоронения, даже пошли на повышение. “Валентина Гинзбург, которая тогда работала заместителем начальника департамента здравоохранения Днепропетровской ОГА, теперь возглавляет столичный горздрав”, – говорит Куприй.
Врач-косметолог Елена Дробченко уверяет, что версия об использовании тел младенцев вполне вероятна, хотя и сложно реализуема: “Плацентарный материал, равно как и стволовые клетки,должны проходить заморозку, храниться в криоконтейнерах, и забор их должен производиться в стерильных условиях операционной, сразу же после получения материала”, – говорит она.
Вместе с тем у профессора НМАПО им. Шупика, акушер-гинеколога Вячеслава Каминского более лояльный взгляд на вещи, и он считает, что ситуация в Каменском могла быть банальной халатностью. “В той части законодательства, которая касается действий медработников в вопросе обращения с мертворожденными детьми, все работает корректно, а вот в вопросе захоронения часто случаются двойные трактовки, а отсюда и нарушения. Я вас уверяю, что использовать в косметологии стволовые клетки мертвых младенцев просто нет смысла. Возможно я сейчас разрушу бизнес на пуповинной крови, но скажу, что стволовые клетки можно получить из жировой ткани любого человека, в том числе и взрослого. У младенца мизерное количество материала, в этом просто нет смысла”, – уверен врач.
В том же, что касается этики в обращении с родителями и погибшими детьми, Каминский констатирует, что во многом на ситуацию влияет человеческий фактор.
“Это трагедия, у нас врачи всегда стараются помочь хотя бы словом, быть осторожными и толерантными, но к сожалению, наших специалистов не учат правильным действиям в таких ситуациях. Мы не можем применять никаких санкций санитаркам-болтушкам, которые могут передавать пациентам информацию в некорректных формулировках. Ведь если они уволятся с таких мизерных зарплат, к нам просто никто на их место работать не придет”, – говорит он.
А как у них?
Тем временем в Великобритании был запущен пилотный проект, который уже стал мировым примером гуманизма – и по отношению к родителям, и к младенцам. В специальном помещении мамы и папы могут поместить малыша в охлаждающую люльку, сфотографировать его, налюбоваться, искупать, переодеть и лишь потом передать для похорон соответствующим службам.
“Конечно такой вариант прощания с детьми может расходиться с менталитетом украинских матерей. Кто-то сочтет это психологическим мазохизмом. Но такой способ прощания – безусловно более гуманный и человечный. Я читала воспоминания британских женщин, переживших эту трагедию в таких условиях. Все они безусловно рады одному – тому, что они успели понять: у них был малыш, это не показалось, все было по-настоящему. На западе есть масса сообществ родителей, переживших смерть младенца, благотворительные организации поставляют больницам одежду, шапочки, наборы для слепка ручки и ножки. Они дают возможность запомнить ребенка. Ведь знаете, о чем чаще всего жалеют наши женщины, пережившие подобную трагедию – о том, что не смогли взять своего малыша на руки…”, – говорит психолог Екатерина Липницкая.
В драматичной ситуации с мертворождением украинских малышей есть лишь один луч света. За годы независимости количествонеонатальных смертей существенно сократилось. Если за 1991 год было зарегистрировано 5 338 случаев мертворождения, то к началу 2000-х – их было уже чуть более 2000 в год. По данным Госстата, за 2016 год мертвыми родились лишь 857 детей. И положительная тенденция, к счастью, сохраняется.
По материалам “Вести”