Александр Белокобыльский, Корреспондент
Оптимистические заявления Дональда Трампа, призвавшего Украину и Россию к примирению, и инициативы новоизбранного президента Франции, предпринявшего попытку воскресить «нормандский формат», показывают, что «западные партнеры» очень приблизительно представляют, что же происходит в нашей стране и РФ. В частности, они не учитывают тех изменений, которые внесла в ситуацию блокада ОРДЛО и последовавшая переориентация предприятий этой части Донбасса на Россию. Как бы ни превозносить идеальные составляющие нашей реальности, подобные символам, эмблемам и лозунгам, практика остается надежным основанием повседневности — до тех пор, пока «тела» Украины и ОРДЛО связывали артерии производственных цепочек, о воссоединении можно было говорить с куда большим оптимизмом. Сегодня оптимизма на порядок меньше.
Почему западные инициативы трудно воплотить в жизнь? Европа и США не замечают, что в публичном пространстве и Украины, и России сформировался дискурс «непримирения», который поддерживается всеми возможными государственными ресурсами. В обществе сформировалось мнение о том, что выход из ситуации возможен только на правах победителей, и любой другой вариант будет рассматриваться украинским и российским электоратом как поражение и повод отказать в доверии своим лидерам.
Победа или поражение в сложившейся ситуации превратились для В. Путина и П. Порошенко в условие сохранения власти, и ни одна власть не пойдет на самоуничтожение. Поэтому мир без победы очень проблематичен — как и одновременная победа двух сторон.
Объективное основание дискурса «непримирения»
И с той, и с другой стороны сформировалась прослойка населения, которая не примет мира без победы. Это значительная часть участников боевых действий, их родственники, а также родственники погибших и раненых за три года боев. Сюда следует добавить и часть тех, кто понес невосполнимые материальные и социальные потери или порвал с прошлым, вынужденно начав новую жизнь.
Почему дискурс непримирения работает и будет работать. Необходимость учитывать настроение «непримиримых», а также тот факт, что практически во всех эшелонах украинской власти совсем не много людей, кровно связанных с Донбассом, сказываются на общественных настроениях. Наиболее популярные варианты решения судьбы Донбасса, которые обсуждаются в публичном пространстве и поддерживаются украинцами — отторжение или реинтеграция после победы — превращаются в часть украинской идентичности. Примирение без победы, а тем более поражение разрушительно скажутся на их социальном бытии и потому всячески минимизируются. Нечто подобное происходит и в России, где ситуация с Донбассом рассматривается как защита русского населения, а потому касается каждого жителя РФ.
Пойти на разрушение идентичности собственного народа не решится ни один лидер нации. Похоже, что время для изменения публичных дискурсов утеряно. Что с этим будут делать западные политики, непонятно.