Писатель Платон Беседин в одной из своих публикаций в Telegram-канале задается вопросом: «Кто он – герой нашего времени?» И тут же отвечает: «Он – Никита Третьяков». И я с ним полностью соглашусь…
Мы познакомились с Никитой еще до начала спецоперации. Общались не много, на фронте начали больше. Это такая военкоровская специфика – в непростых условиях все, как одна семья. А потом наступил сентябрь 2022 года, и Никита ушел служить. Добровольно мобилизовался. Пять ранений. О каких-то узнавала в переписке, о каких-то из его канала.
Каждое последующее ранение – тяжелее предыдущего. Словно судьба постоянно испытывала его на прочность. Помню те сложно поддающиеся формулировке чувства, нахлынувшие на меня, когда мы с коллегами приехали навестить его в госпиталь Бурденко. Хотелось одновременно и расплакаться, и как-то поддержать, последнее получалось вообще не очень.
Никита потерял ногу, восемь месяцев провел в госпиталях и центрах протезирования…
И вот мы с ним в центре цветущей летней столицы, где не верится, что всего в пятистах километрах отсюда идут кровопролитные бои, кто-то рискует жизнью…
На вопрос о планах на будущее Никита отвечает по-военному:
-На данный момент военно-врачебной комиссией я признан «ограниченно годным»…
Тут же поясняет, что в рамках существующих сейчас правил это дает ему возможность либо уволиться из Вооруженных сил по собственному желанию, либо продолжить службу.
– Увольняться по собственному желанию в текущей ситуации, когда СВО продолжается, и нет никаких признаков того, что скоро закончится, а моя фронтовая семья мобилизованных все еще продолжает служить без перспектив и сроков окончания частичной мобилизации, я не считаю для себя приемлемым.
Да, у меня есть определенные физические ограничения. Понятно, что к ним нужно относиться максимально серьезно и здраво оценивать свои способности. Я надеюсь, что когда мой этап реабилитации уже вне госпиталя закончится, я смогу совместно с командованием подобрать для себя какое-то место на фронте, которое позволит мне приносить пользу нашему общему делу и при этом будет соответствовать тем реальным физическим возможностям, которые у меня есть.
– Какие это? И насколько это будет расходиться с тем, что ты делал до ранения?
– Это может быть работа на командном пункте или обслуживание, подготовка и ремонт техники – я имею в виду не бронетехнику, а, например, технику связи, радиоэлектронику и другие высокотехнологичные приборы. Это может быть работа, связанная с обучением личного состава на полигоне. Это может быть работа в прифронтовом эшелоне, где тоже располагается целый ряд военных объектов. В принципе, все упирается в успешность моей реабилитации. Мне известны случаи, когда люди с таким же характером ранений достигали очень высоких степеней реабилитации, участвовали в спортивных мероприятиях.
Словом, всё будет зависеть от моего состояния. Поскольку я весь путь реабилитации еще не прошел, то и сам не знаю, чего удастся достичь. Конечно, хочется думать, что очень скоро я смогу работать на передовой наравне со своими товарищами. Как это будет на самом деле – покажет только время…
Никита поделился историей одного бойца, с которым знаком лично. Несмотря на многочисленные тяжелые травмы, военнослужащий, пройдя длительный путь восстановления и реабилитации, смог вернуться на фронт и сейчас эффективно работает в качестве инструктора по беспилотным летательным аппаратам.
– Очень уважаю этого человека, – говорит Никита. – Хороший специалист. Кадровый военный, с молодых лет связавший свою жизнь со службой и, несмотря на тяжелое ранение, не пожелавший расставаться с любимым делом. Командование предоставило ему такую возможность.
Сейчас, по словам Никиты, возможность остаться в строю предоставляется многим ребятам, получившим травмы при исполнении своего воинского долга. Военное руководство идет навстречу бойцам, которые себя зарекомендовали с положительной стороны, имеют ценные навыки и способности. Для таких военнослужащих пытаются найти места, где они могут продолжить службу, принося пользу общему делу.
Конечно, для людей, которые получили тяжелые ранения сразу, едва приехав на фронт, не успев освоить какую-либо военную специальность, не зарекомендовав себя при выполнении боевых задач, это сделать труднее. Но, в любом случае, такая формальная возможность у них остается.
– Что делать тем мобилизованным, кто не хочет после полученных травм возвращаться на фронт? Они могут разорвать контракт?
– И для мобилизованных, и для военнослужащих по контракту на общих основаниях действует система оценки степени годности. Эту оценку проводит военно-врачебная комиссия на основании соответствующего документа, постановления правительства и приказа министра обороны.
Все военнослужащие, которым из-за тяжелых ранений были ампутированы конечности, в зависимости от высоты ампутации, того, какая именно конечность или конечности ампутированы, получают категорию годности: либо «Д» – «Не годен к службе в рядах Вооруженных Сил», либо «В» – «Ограниченно годен».
На эту оценку влияет еще и звание военнослужащего. Разница в плане увольнения с военной службы между «Д» и «В» следующая: с «Д» ты не годен к службе и воинская часть выступает инициатором твоего увольнения. Но у бойца есть право заполнить соответствующие документы и заявить о своем желании, несмотря на полученные увечья, продолжать службу. Командование части рассматривает такое заявление и дает согласие или отказ.
С категорией «В» – «ограниченно годен» – всё наоборот. Ты по умолчанию продолжаешь службу, но имеешь право по собственному желанию уволиться в связи с изменением категории годности. Сейчас есть соответствующие документы, позволяющие это сделать.
– У тебя за спиной очень богатый боевой опыт. Жизненный, наверное, еще больше, чем боевой. Планируешь ли ты после демобилизации остаться в армии или вернешься в журналистику? Или выберешь какую-то другую профессию? Как ты видишь свое будущее?
– Если честно, когда я пошел служить, то пообещал себе не планировать послевоенную жизнь. И до сих пор считаю это правильным. Потому что с 2022 года мы уже многократно ошибались в наших оценках будущего.
Многим казалось, что после мобилизации будет какое-то стремительное наступление, которое окажется решающим и приведет к победе, положив конец этому конфликту. Многие были уверены, и это был такой повальный слух среди мобилизованных, что мобилизация обязательно должна закончиться через год после ее начала, то есть в сентябре 2023 года. Верили свято.
Как мы знаем, этого тоже не произошло. Летом 2024 года, перед вторжением ВСУ в Курскую область, были какие-то очередные поползновения в сторону международного урегулирования данного конфликта, и некоторым снова казалось, что вот-вот всё закончится.
Сейчас политический фон также заставляет многих думать о том, что мы на пороге финала. Есть и такие – я говорю про находящихся в тылу: в Москве, Петербурге и других крупных городах, – кто вообще думает, что все уже закончилось.
Поэтому если человек создает для себя какой-то план своей жизни «после войны», он неизбежно начинает надеяться на то, что вот-вот этот план можно будет начать реализовывать, и он неизбежно попадает на эти эмоциональные качели: «замиримся – не замиримся», «когда уже», «сколько продлится война» и так далее. Ничего хорошего, на мой взгляд, в этом нет. Кататься на этих качелях не нужно. Нужно выполнять свою работу, приносить пользу на том месте, где ты оказался.
В моем случае реабилитироваться настолько, насколько это возможно за имеющееся у меня время, чтобы по возвращении на службу я мог не уступать своим, так сказать, более комплектным сослуживцам. Поэтому у меня нет плана, что буду делать после войны, но я планирую его создать тогда, когда война закончится. Или хотя бы будет снижен накал, например, изменен статус на контртеррористическую операцию — КТО. Может быть, будет отменена частичная мобилизация. Тогда я для себя решу, что моя война закончена. Но не сейчас…
По словам Никиты, за все время службы не было моментов, когда бы он пожалел о принятом в сентябре 2022 года решении добровольно мобилизоваться. Говорит, что еще в журналистскую бытность, работая военным корреспондентом в зоне специальной военной операции, прекрасно отдавал себе отчет, что цена этого выбора может равняться жизни. И, делая эту предельную ставку, человек должен осознавать, что все сопутствующие трудности тоже вполне могут произойти.
– Не возникали мысли, что как военный корреспондент, особенно с учетом того, что у тебя был свой гуманитарный проект, ты мог бы на этом поприще сделать гораздо больше, чем рядовой военнослужащий?
– Сложно оценивать ситуацию в каких-то условных единицах полезности. Это всегда носит субъективный оценочный характер. И я считаю, что оценивать должен не сам человек, оценка должна быть внешней.
Когда человек начинает рассуждать о таких категориях, это часто замаскированное, в том числе и от самого себя, малодушие. Человек методом уговоров, рационализации, возвышения себя в своих глазах пытается отвертеться от того действия или от того выбора, который он где-то в глубине души знает и понимает, как правильный. Мол, я вот здесь такой полезный, а там пусть другие бесполезные воюют. Поэтому такой логикой я не руководствовался. А руководствовался очень простой, базовой логикой, которую считаю неотменяемой – если твоя страна воюет, и эта война угрожает самому существованию твоей страны, ты должен взять в руки оружие и воевать.
Эта логика была также известна и понятна моему прадеду, который, будучи главным инженером на оборонном заводе в Ленинграде, тем не менее посчитал для себя необходимым в первые же дни Великой Отечественной войны пойти добровольцем, несмотря на то, что он, естественно, имел бронь от призыва.
Недавно в одной советской книге, где рассказывается о человеке, который тоже добровольно в начале войны уходит на фронт, будучи уже взрослым и даже скорее пожилым, я нашел правильную фразу на эту тему. Человека спрашивают, почему он принял такое решение, задают ему вопросы очень рассудительного и рационального плана. И он отвечает: «Когда происходят такие вещи, рассуждать не принято».